Юлия Павловна Самойлова

(1803-1875)

Графиня Юлия Самойлова происходила из рода Скавронских, родственников Екатерины I; ее дед по отцовской линии П. А. Пален участвовал в заговоре и убийстве Павла I; отец ее, лихой генерал, похитил свою будущую жену Марию Скавронскую без согласия избранницы; сама Самойлова родилась в крестьянской избе во время военного похода… Есть версия, что ее настоящий отец – отчим матери, сиятельный вельможа итальянского происхождения – граф Юлий Литта, которого в Петербурге частенько именовали Юлием Помпеевичем.

«Косвенные свидетельства этого – в итальянских чертах русской красавицы, нежных отеческих чувствах Литты и его завещании огромного богатства, часть которого перешла юной наследнице еще при жизни графа», – подчеркивают историки.

Совсем молоденькой Юлия Пален стала фрейлиной императрицы Марии Федоровны. Необыкновенное обаяние, ум и чуткое сердце привлекли к ней внимание Александра I, и вскоре их особая дружба дала пищу дворцовым пересудам. Скоротечный брак Юлии с флигель-адъютантом царя графом Самойловым, благословленный самим государем, был расценен в светском кругу лишь как прикрытие чего-то другого.

Со своим красавцем мужем, первым повесой петербургского двора, после бурных размолвок и не менее бурных примирений Юлия разъехалась вскоре после свадьбы. Прошли годы – и она стала вдовой... Из-за нее стрелялись на дуэлях. Эммануила Сен-При, известного карикатуриста, нашли однажды в луже крови: поговаривали, что корнет не перенес холодности прекрасной Юлии и покончил жизнь самоубийством.

С художником Карлом Брюлловым Юлия Павловна познакомилась в Италии в 1827 году. Карл вместе со своим братом, архитектором Александром, в 1823 году был направлен за границу Обществом поощрения художников.

Вскоре Карл и Юлия вместе отправились путешествовать по Италии. Следует заметить, объективности ради, что до этого он путешествовал с маркизой Висконти-Арагона, искренне его любившей, а также с другими светскими дамами, связь с которыми не доказана.

Свою знаменитую картину «Последний день Помпеи» Брюллов написал всего за одиннадцать месяцев, а подготовка к этому заняла шесть лет. Этот сюжет художнику подсказал его брат Александр, самозабвенно изучавший помпейские развалины и даже издавший книгу о гибели древнего города.

Современники Брюллова отмечали: успех его картины был, «можно сказать, единственный, какой когда-либо встречается в жизни художников». Путешествие этого полотна по Европе стало подлинным триумфом. На родине Брюллова объявили первым русским живописцем.

Юлия Самойлова трижды запечатлена на этой прославленной картине. Смертельная бледность покрыла лицо молодой матери, тщетно старающейся прикрыть своим телом крошку-сына... «Вторая» Самойлова изображена помпеянкой с двумя дочерьми, в ужасе прижавшимися к ней. А «третья»... В левом углу «Помпеи» изображен молодой художник, уносящий ящик с кистями, и испуганная девушка рядом – это Карл и Юлия.

Портреты очаровательной графини стали одними из лучших творений художника. Он писал Юлию Павловну множество раз. Не только потому, что страстно любил ее, но, как считают исследователи, оттого, что она удивительным образом отвечала его представлениям о женской красоте. Черты ее облика приданы и героиням «Помпеи», и образу Вирсавии (картина эта, кстати, в минуту недовольства была прорвана сапогом, запущенным в нее автором), и «Даме, спускающейся в гондолу»...

«...Между мной и Карлом все делалось не по правилам», – сказала однажды Самойлова. Ходили слухи: Брюллов и красавица графиня решили обвенчаться. Но.. Остались свободными.

Ветреная, взбалмошная, потворствующая малейшему своему капризу, Юлия писала после двадцати лет их знакомства:

«Дорогой мой друг, я поручаю себя твоей дружбе, которая для меня более чем драгоценна, и повторяю тебе, что никто в мире не восхищается тобою и не любит тебя так, как твоя верная подруга».

Свое возвращение в Петербург Карл Павлович оттягивал, насколько это было возможно. Он не спешил покидать Рим даже тогда, когда его картина, предшествуемая мировой славой, покорившая Милан и Париж, обрела свое отечество в России. Очевидно, какое-то тревожное предчувствие владело его душой.

Еще перед отъездом за границу художник собирался жениться на дочери своего профессора А. И. Иванова. Но Марья Андреевна, руководствуясь каким-то инстинктом, отказала ему. Говорили, что впоследствии она очень гордилась своим поступком и была уверена: если бы Карл Павлович связал с ней свою судьбу, то никогда не приобрел бы европейской славы.

Брюллов вновь решился на брак уже в сорок лет. Вот как описывал украинский поэт Тарас Шевченко избранницу художника:

«Я в жизнь мою не видел, да и не увижу такой красавицы. В продолжение обряда Карл Павлович стоял глубоко задумавшись; он ни разу не взглянул на свою прекрасную невесту».

Невесту звали Эмилией Тимм. Восемнадцатилетняя дочь рижского бургомистра, приехавшая в Петербург к брату, внешне она сияла чистотой и свежестью, что и подкупило влюбчивого художника. А когда села за рояль, оказавшись превосходной музыкантшей, то окончательно завоевала его сердце. Натура действительно незаурядная, она продолжила в будущем свое музыкальное образование в Париже под руководством самого Шопена, участвовала в благотворительных концертах с Листом, встречалась с Вагнером, Шуманом и его женой Кларой Вик. А когда попросила Листа давать ей уроки, то в ответ услышала: «Выдающаяся ученица Шопена во мне не нуждается...»

А пока что Брюллов с упоением писал ее портрет: тоненькая девушка в белоснежном платье стоит у рояля на фоне красного занавеса. Рядом хрустальная ваза с нежными ландышами... Чистота и поэтичность!

...Через месяц с небольшим после свадьбы произошел разрыв.

«За внешним обликом юности и поэтической красоты Эмилии скрывалась мрачная трагедия, – замечает биограф художника Г. Леонтьева. – Отец ее... не смог совладать со своей противоестественной страстью к собственной дочери. Эмилия открылась жениху накануне свадьбы. Много потребовалось душевных сил, чтобы снести такой удар. И все-таки свадьба состоялась, настолько сильна была любовь и жалость Брюллова, настолько не хотел он отказаться от надежд... Но притязания отца не прекратились и после брачной церемонии...»

Стало ясно: этот брак понадобился для прикрытия, чтобы погасить начавшиеся сплетни. Обман открылся, но по Петербургу пронеслись слухи о жестокости Брюллова, якобы избивавшего молодую жену, о его пристрастии к спиртному. Свидетелей недостойного обращения с Эмилией вроде бы не имелось, но характер живописца, как известно, ангельским не слыл. Как и его отец, когда-то залепивший маленькому Карлу такую пощечину, что тот навсегда оглох на левое ухо, он не привык сдерживаться в раздражении и легко впадал в гневливое состояние. Остается прибавить к этому эмоциональную возбудимость человека творческого...

Художнику пришлось написать прошение о разводе на имя Бенкендорфа и министра двора князя Волконского. Откровенно и честно рассказал он о случившемся. Как это всегда бывает, светские знакомые сразу отвернулись от своего кумира, чей бюст, увенчанный лавровым венком, стоял во многих гостиных. Жена барона П. К. Клодта, которую Брюллов очень уважал, позднее вспоминала: Карл Павлович часто уходил на антресоли к ее детям и плакал там, как ребенок.

Именно в это время в Петербурге появилась Юлия Павловна, приехавшая в Россию по делам наследства от графа Литта. Она помогла забыть удары судьбы своему «Бришке драгоценному», как она называла его в письмах, вернуться к жизни и творчеству, совершенно не заботясь о том, как ее общение с опальным живописцем будет воспринято двором и высшим светом.

Тогда Брюллов начал еще один портрет Юлии Павловны. Кажется, что красный пылающий занавес отгораживает красивую женщину в наряде королевы, гордо сбросившую маску, от мира лжи, где каждый стремится выдать себя не за того, кто он есть на самом деле. Рядом с Юлией Павловной – ее приемная дочь Амацилия Паччини.

...Перед смертью Брюллову не довелось повидать Юлию Павловну, считают одни. Другие утверждают: они все-таки встретились. Скончался он в Италии, куда приехал лечиться (страдал давнишней болезнью сердца) и где когда-то судьба свела его с самой главной женщиной в его жизни...

Юлия Павловна пережила его на двадцать три года. Как и в России, она была окружена в Италии поэтами, живописцами и музыкантами. В ее доме бывали знаменитые Россини, Беллини и Доницетти, а также русские гости: В. А. Жуковский, Ф. И. Тютчев, С. Ф. Щедрин, А. И. Тургенев и многие другие. Графиня способствовала успеху постановок первых опер Джузеппе Верди на сцене театра «Ла Скала».

Конец прекрасной Юлии был печален. Огромное состояние исчезло, она умерла в Париже нищей и всеми забытой старухой. Ее большой любовью стал тенор-дебютант, молодой итальянец Пери. Они поженились, но счастье оказалось коротким, как сон: Пери болел чахоткой и в том же году скончался...

Став женой иностранца, графиня Самойлова, по тогдашним законам, лишилась российского подданства и, естественно, всех своих титулов, а также потеряла право на владение всем имуществом. Ей срочно пришлось продавать богатые имения...

Отчуждение от привычного ей круга Юлия Павловна переживала настолько болезненно, что решилась купить графский титул обычным для того времени способом: фиктивный брак с обедневшим графом. Сиятельному «супругу» она ежегодно выплачивала крупные денежные суммы, что в конце концов и разорило ее. Остатки имущества графини были проданы с молотка за долги. Пришлось даже расстаться со своими портретами – бесценной памятью о человеке, которого она некогда так любила…

Умерла Юлия Павловна в 73 года и погребена на кладбище Пер-Лашез в одном склепе с синьором Пери.