Инесса (Елизавета Федоровна) Арманд

(1875-1920)

Биограф Инессы Арманд историк Павел Подляшук так описал ее внешность: «Длинные косы уложены в пышную прическу, открыты маленькие уши, чистый лоб, резко очерченный рот и зеленоватые, удивительные глаза: лучистые, внимательно-печальные, пристально глядящие вдаль».

Совсем иной она увиделась женщине – Ларисе Васильевой:

«На фотографиях она кажется мне похожей на хищную птицу – клювообразный нос, летящий профиль. В застылости фотоснимка лицо скорее отпугивающее, чем притягивающее к себе. Но, видимо, это лицо в движении, в разговоре, в улыбке, в сиянии глаз было неповторимо, неуловимо прекрасно, иначе не сходились бы в единодушном мнении все люди, хоть раз видевшие Инессу Арманд: «Она была необыкновенно хороша»; «Это было какое-то чудо! Ее обаяния никто не выдерживал».

В свое время о ней много писали как о пламенной революционерке, отдавшей свою жизнь за идеалы Свободы и всеобщего Братства... И только в постперестроечные годы «вспомнили» о ее личной жизни, в том числе и о романе с Лениным. Эта тема заинтересовала и Ларису Васильеву, которая отвела Инессе Арманд достойное место на страницах своей книги «Кремлевские жены».

Пятнадцатилетние девочки, осиротевшие дочери французских актеров Натали Вильд и Теодора Стефана, приехали в Россию к своей тетке, которая давала уроки музыки и французского языка в богатой купеческой семье.

Евгений Евгеньевич Арманд был владельцем лесов, поместий, доходных домов в Москве, шерстоткацкой и красильно-отделочной фабрики в Пушкине... Его братья, сыновья и племянники вели коммерческие дела в России и за границей. Арманды были обрусевшими французами, что, возможно, и объясняет их особое пристрастие к двум девочкам, Инессе и Рене Стефан, появившимся в семье вместе с их тетушкой-гувернанткой.

«Эти девочки, прямо из Парижа, такие хорошенькие, умненькие, изящные, прекрасные музыкантши, как диковинные пташки влетели в семью Армандов, где их словно ждали юноши, готовые полюбить со всей страстью романтических сердец: трое сыновей Евгения Евгеньевича Арманда – Александр, Владимир, Борис, – рассказывает Л. Васильева. – Разумеется, такие девочки, по законам тогдашней русской жизни, не годились в невесты братьям Арманд. Но, во-первых, братья были юношами очень прогрессивными… во-вторых, французское происхождение девочек Стефан явилось тем самым первоначальным очаровывающим фактором, устоять против которого не было никакой возможности... Инесса вышла замуж за Александра Арманда, Рене – за Бориса.
Владимир Арманд, в своих революционных воззрениях пошедший дальше старшего брата, исповедовавший социал-демократию, оказался очень близок Инессе и по взглядам, и по чувствам. Они полюбили друг друга. Благородный Александр Арманд отпустил любимую жену с четырьмя детьми, и она поселилась с новым мужем на Остоженке в Москве для новой, прекрасной, счастливой жизни. Пятый ребенок Инессы – Андрей – был сыном Владимира Арманда.
Владимир, попав под революционное влияние Инессы, безоговорочно принял ее взгляды и пошел за нею, куда она повела его. Путь привел в тюрьму, ссылку, эмиграцию. Бывший муж, Александр Арманд, продолжал любить Инессу, помогал как мог: выкупал ее из тюрьмы, взял всех детей, когда она пошла по тюрьмам и ссылкам, выполнял все ее желания. Новый муж, Владимир, идя за женой в ссылку, терпел лишения, тоже выполнял все ее желания».

Инесса, прочитав «Войну и мир», в ужасе восклицала: «Не хочу быть самкой, как Наташа Ростова!» Тем не менее к 1903 году родила пятого ребенка от восемнадцатилетнего Владимира...

Вооружившись революционной теорией, Инесса активно взялась за работу. После пятого ареста она была сослана в Мезень – от Архангельска десять дней на санях. Здесь она провела два года.

Через два года Инесса дождалась, пока окрестные болота замерзнут, и сбежала на тех же санях, на которых и приехала. Путь ее лежал из Архангельской губернии в Швейцарию, где поправлял здоровье Владимир Арманд. У нее на руках он и умер.

Инесса овдовела. В Париже она встретилась с В. И. Лениным и его женой Надеждой Константиновной, которая много позже отмечала в своих воспоминаниях:

«...в Париж приехала из Брюсселя Инесса Арманд и сразу же стала одним из активных членов нашей Парижской группы... Она жила с семьей, двумя девочками-дочерьми и сынишкой. Она была очень горячей большевичкой, и очень быстро около нее стала группироваться наша парижская публика».

По свидетельству одного парижанина, «Ленин не спускал своих монгольских глаз с этой маленькой француженки. Она была хороша, умна и импульсивна. Он представлял собою сгусток воли и энергии. Из двух энергетических зарядов не могло не произойти удара молнии».

Сама Инесса позднее вспоминала:

«Тебя я в то время боялась пуще огня. Хочется увидеть тебя, но лучше, кажется, умереть бы на месте, чем войти к тебе, а когда ты почему-либо заходил в комнату Н. К., я сразу терялась и глупела. Всегда удивлялась и завидовала смелости других, которые прямо заходили к тебе, говорили с тобой... Я так любила не только слушать, но и смотреть на тебя, когда ты говорил. Во-первых, твое лицо так оживляется, и во-вторых, удобно было смотреть, потому что ты в это время этого не замечал».

Вскоре марксисты заметили: Ленин, Крупская и Инесса перешли на «ты» – большая редкость для Ленина, который всем говорил «вы».

По рассказам Александры Коллонтай, Крупская отнюдь не была слепой – она знала, что супруг привязался к Инессе, и не раз выражала намерение уйти. Ленин удержал ее, хотя даже при товарищах мог назвать жену «мымрой». Может быть, поэтому, вспоминая о пребывании во Франции, Надежда Константиновна считала, что «в Париже пришлось провести самые тяжелые годы эмиграции».

«Но, к чести Крупской, – размышляет известный историк Дмитрий Волкогонов, – она не стала устраивать мещанских сцен ревности и смогла установить с красивой француженкой внешне ровные, даже дружеские отношения. Та отвечала Крупской тем же...»
«Осенью мы все, вся наша краковская группа, очень сблизились с Инессой. В ней много было какой-то жизнерадостности и горячности... К Инессе очень привязалась моя мать, к которой Инесса заходила часто поговорить, посидеть с ней, покурить. Уютнее, веселее становилось, когда приходила Инесса... Она много рассказывала мне в этот приезд о своей жизни, о своих детях, показывала их письма, и каким-то теплом веяло от ее рассказов. Мы с Ильичем и Инессой много ходили гулять. Зиновьев и Каменев прозвали нас «партией прогулистов»... Инесса была хорошая музыкантша, сагитировала сходить всех на концерты Бетховена, сама очень хорошо играла многие вещи Бетховена. Ильич особенно любил «Sonate pathetique...» (Н. К. Крупская).

Лишь в 1915-м Надежда Константиновна поставила ультиматум: или она, или Инесса. Ленин выбрал Крупскую, и мотивировкой этого поступка была его приверженность «делу революции» и «всему тому, что ее укрепляет».

«Большевистская мораль, фарисейская по своей сути, не могла допустить, чтобы в биографии вождя были сомнительные штрихи, – рассуждает Д. Волкогонов. – Письма Ленина к Арманд и француженки к лидеру русской революции, опубликованные в собраниях сочинений, полны купюр... Многое из их переписки не было никогда опубликовано, хотя именно эти письма показывают Ленина как человека, которому были не чужды страсти, увлечения, интимные переживания.
Когда Арманд нет вблизи, Ленин пишет ей письма. Пожалуй, мало кому он написал так много писем, как Инессе. Иногда это многостраничные послания. В июле 1914 года Ленин отправляет большое письмо к «подруге» своего сердца. В нем так много тем... В текст одновременно вкраплены очень личные излияния. Сразу же после рассуждений о ликвидаторах, профессиональных союзах и страховых кассах Ленин, например, пишет (на французском): «О, мне хотелось бы поцеловать тебя тысячу раз, приветствовать тебя и пожелать успехов: я вполне уверен, что ты одержишь победу».
«Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, как никогда раньше, какое большое место ты еще здесь, в Париже, занимал в моей жизни, что почти вся деятельность здесь, в Париже, была тысячью нитей связана с мыслью о тебе. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила. Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью, и это никому бы не могло причинить боль. Зачем было меня этого лишать? Ты спрашиваешь, сержусь ли я за то, что ты «провел» расставание. Нет, я думаю, что ты это сделал не ради себя... Крепко тебя целую. Твоя Инесса».

Это письмо и многие другие более чем красноречиво свидетельствуют о подлинном характере отношений Инессы Арманд и Владимира Ульянова-Ленина.

После приезда в Россию, «в революцию» (Инесса, конечно, была с семьей Ульяновых в знаменитом «пломбированном вагоне» в одном купе), Ленин, захваченный вихрем событий, встречался с Арманд уже реже, чем за рубежом.

В Кремле к Инессе относились по-разному. Одни уважали ее, другие подсмеивались над их отношениями с Лениным. Инесса подружилась с сестрой Ильича, Марией Ильиничной Ульяновой. Уезжая в одну из опасных командировок, именно ей оставила конверт для Ленина – «в случае чего отдать лично в руки». Что было в том письме – до сих пор неизвестно...

Революция быстро надорвала силы не только Ленина, но и его любимой. Инесса горячо бралась за любое дело, какое ей поручали партийные руководители. Сил у нее оказалось меньше, чем было нужно в это сумасшедшее время. Дети, трудный быт, новая обстановка, революционный ритм жизни менее чем за три года после Октябрьского переворота опустошили душу женщины и подорвали ее физические силы. В своих дневниковых записях незадолго до кончины Инесса оставила такое признание:

«...Теперь я ко всем равнодушна. А главное – почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям и к В. И. Во всех других отношениях сердце как будто бы вымерло. Как будто бы, отдав все свои силы, всю свою страсть В. И. и делу работы, в нем истощились все источники любви, сочувствия к людям, которыми оно раньше было так богато... Я живой труп, и это ужасно».

Арманд часто получала записки от вождя, в которых он справлялся о здоровье Инессы и ее детей. Кроме этого, Владимир Ильич посылал Инессе продукты, покупал ей калоши, отправлял... своего личного врача для «пользования» заболевшей соратницы, распоряжался отремонтировать у нее телефон...

Осенью 1920 года Арманд совсем разболелась. Она хотела поехать в родную Францию, хоть ненадолго вырваться из объятий революции и восстановить растраченные силы. Ее тянула к себе родина. Арманд чувствовала, что погибает от груза тягот, навалившихся на ее хрупкие плечи. Она позвонила Ленину, тот был занят и позже ответил запиской:

«Дорогой друг! Грустно было очень узнать, что вы переустали и недовольны работой и окружающими (или коллегами по работе). Не могу ли помочь вам, устроив в санатории? С великим удовольствием помогу всячески... Если не нравится в санаторию, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго устроит отдых, солнце, хорошую работу наверно устроит. Он там власть... Подумайте об этом?..»

Судьба человека загадочна… Или все-таки предопределена? Ленин, по сути, отправил свою «симпатию» умирать. Через месяц с Кавказа пришла телеграмма:

«Вне всякой очереди. Москва ЦЕКа РКП. Совнарком. Ленину. Заболевшую холериной товарища Инессу Арманд спасти не удалось точка кончилась 24 сентября точка тело препроводим Москву Назаров».

Среди возложенных на могилу венков один был из живых белых цветов с надписью на траурной ленте: «Товарищу Инессе от В. И. Ленина». Секретарь Третьего Интернационала Анжелика Балабанова описала вождя в день похорон:

«Не только лицо Ленина, весь его облик выражал такую печаль, что никто не осмеливался даже кивнуть ему. Было ясно, что он хотел побыть наедине со своим горем. Он казался меньше ростом, лицо его было прикрыто кепкой, глаза, казалось, исчезли в болезненно сдерживаемых слезах...»

Потрясение Ленина было огромным. Подруга Арманд Александра Коллонтай прямо утверждала: «Он не мог пережить Инессу Арманд. Смерть Инессы ускорила его болезнь, ставшую роковой...»

Недуг вождя прогрессировал так быстро, что Крупская не только забыла все обиды на мужа, но и выполнила его волю: в 1922 году в Горки были привезены из Франции дети Инессы Арманд. Правда, их не допустили до больного Ильича...

В 1921-м среди «расстрельных» телеграмм Ленин отправил записку председателю Моссовета Каменеву: нельзя ли высадить цветы на могиле Арманд и поставить плиту? Зная цену государственному распределению, вождь мирового пролетариата застенчиво спрашивал: «Может быть, в частном порядке?»

Последним благородным жестом Крупской стала ее просьба в феврале 1924 года захоронить останки ее супруга вместе с прахом Инессы Арманд. Сталин отверг это предложение...

«Прах Инессы в Кремлевской стене, среди знаменитых, прославленных большевиков, – повествует Л. Васильева. – По большевистскому протоколу ей не подобало такое место. Но это нарушение было единственным, что мог сделать для Инессы вождь революции, дабы поблагодарить ее за все свершившееся и не свершившееся в их совместной жизни врозь на этой земле...».

Владимир Ильич пережил ее всего на три года...